фoтo: Гeннaдий Чeркaсoв
Приглaшeнныe гoсти:
— зaмeститeль прeзидeнтa РAН, члeн-кoррeспoндeнт РAН Влaдимир ИВAНOВ;
— члeн-кoррeспoндeнт РAН, прoфeссoр РAН из Физичeскoгo институтa им. Лeбeдeвa, aстрoфизик Юрий КOВAЛEВ;
— члeн-кoррeспoндeнт РAН, дoктoр истoричeскиx наук из Института всеобщей истории РАН и РАНХиГС Аскольд ИВАНЧИК;
— молодые ученые из МГУ и НИТУ МИСиС — Надежда БРАЖЕ, Алексей БАШАРИН и Константин ЮШКОВ.
Потенциал науки
Первый вопрос о том, как, по каким параметрам отбирали те самые 7% — можно ли по ним оценивать реальный уровень нашей науки, вызвал активное обсуждение собравшихся.
Экспертный совет академии действительно, согласно новому закону о науке, должен ежегодно проводить экспертизу научных проектов. Причем речь идет не только о фундаментальной науке, но и о прикладных разработках.
фото: Геннадий Черкасов
Владимир Иванов.
Владимир ИВАНОВ: «В рамках госзадания нам определили цифру оцениваемых проектов — 5000. Конечно, это не весь массив данных. И то, что мы получили в итоге, — это просто статистика. Да, мы определили, что 368 из 5000 проектов соответствуют мировому уровню. Это работы в области энергоэффективности, транспорта и космических систем, робототехники, нанотехнологий, систем вооружения, наук о жизни и информационных технологий. Но прошу учесть, что целью было не только определение самых успешных проектов из данных нам 5000, но и самых неэффективных из них, на которые не стоит больше тратить бюджетные средства. Таких мы насчитали 1300 проектов и рекомендовали их закрыть».
Если с прикладными работами в области техники и медицины все более менее просто — оценивай их востребованность государством или бизнесом и дело с концом, то с работами фундаментальными все гораздо сложнее, их могут оценить только эксперты, т.е. сами коллеги, и практические результаты они дают далеко не сразу. Как современные ракетчики сегодня благодарны Ньютону, или многомиллионная армия пользователей смартфонов — создателям полупроводников.
Или еще вопрос — о конкурентноспособности нашей науки. Она ведь оценивается не только по выходу конкретной наукоемкой продукции, но и по вложениям государства в отрасль. А у нас этот вклад, по словам Иванова, очень мизерный: всего 2 % от мирового научного бюджета. Если сравнивать с США, это в 12-15 раз меньше. Вот и оценивайте потом нашу конкурентоспособность. С другой стороны, есть конкретные специалисты, которые делают у нас прорывные проекты и сами по себе однозначно способны составить конкуренцию западным коллегам.
ВЫВОД: Международное соревнование между нашими и зарубежными учеными в нынешних экономических условиях бессмысленно, — надо сконцентрировать внимание на насущных проблемах страны. А чтобы эффективней выбирать лучших — наукометрию, всевозможные индексы цитируемости в рейтинговых журналах обязательно совмещать с экспертным мнением.
Аскольд ИВАНЧИК: «К примеру, в оценке гуманитарных проектов наукометрия не работает. По данным наших западноевропейских коллег, в этой области наукометрические базы данных учитывают только 2 % публикуемой информации, тогда как в естественных науках этот показатель близок к 80%».
фото: Геннадий Черкасов
Аскольд Иванчик.
Сколько вкладывать в науку?
В развитых странах Евросоюза в среднем уровень бюджетных средств, затрачиваемых на науку, составляет 2% ВВП, в США, Израиле — 3–4%. В России — 0,9%. Во всех научных державах около 20% на науку тратится из бюджета, 80% — бизнесом. В России все происходит с точностью до наоборот: 80% идет из бюджетных средств и всего 20% вкладывает в науку бизнес.
Аскольд ИВАНЧИК: «Во всем мире гуманитарным наукам выделяют самый маленький кусок от большого бюджетного пирога. К примеру, в Европе эта доля составляет около 15%. Это, в принципе, логично, поскольку гуманитарные науки в принципе дешевле по самой своей сути, чем технические. Исключением является разве что археология, которая уже сейчас функционирует на грани между гуманитарными и естественными науками. Например, если идут раскопки некрополя, то стандартной является попытка проанализировать палео-ДНК, а это требует подключения дорогостоящих технических средств. Делаются и другие дорогие анализы, к примеру, стронциевый анализ зубов, по характеру которых определяется географическая зона, где рос обследуемый нами индивидуум».
Но смогут ли наши гуманитарии с нынешнего года рассчитывать хотя бы на 15% «пирога» — еще вопрос. До прошлого года в стране существовало два фонда: РФФИ (Российский фонд фундаментальных исследований), который специализировался на естественно-научном направлении, и РГНФ (Российский гуманитарный научный фонд), который давал деньги гуманитариям. Разница их бюджета была примерно 1:5, что как раз и позволяло «не естественникам» рассчитывать на те самые 15–20%. Однако в прошлом году было принято очень спорное решение об их слиянии.
Аскольд ИВАНЧИК: «Естественно, гуманитарии и по числу, и по административному влиянию в фонде слабее физиков, а потому и отстаивать гранты в рамках объединившегося фонда нам будет гораздо труднее».
Кстати, данный объединенный фонд планировалось профинансировать в 2017 году в размере 17–18 млрд рублей. К сожалению, финальный бюджет составил около 12 млрд рублей…
Владимир ИВАНОВ: «Финансировать гуманитарные науки надо обязательно. Гуманитарная наука — это основа нашей культуры, а потому без нее у нас не получится получать и новые технологии. Известный спор между физиками и лириками, решен однозначно: «им не жить друг без друга».
Куда идем, чем гордимся?
Науке прикладной тоже не жить без науки фундаментальной. Как же получилось, что с 2010 года российская фундаментальная наука вообще выпала из приоритета государства, никто не знает. Она появилась только в декабре 2016-го в новой «Стратегии научно-технологического развития» и заняла законное место среди основных технологических направлений. Кто их определяет и по каким критериям?
Юрий КОВАЛЕВ: «Я участвовал при обсуждении этого вопроса на совете по науке Министерства образования и науки. Рассуждение строится примерно следующим образом: Россия страна большая, богатая полезными ископаемыми, — значит, ей нужно строить дороги, искать способы эффективной добычи и переработки. Задачи по улучшению здравоохранения тоже всем понятны. Соответственно этому выбираются и приоритеты в развитии. Но если говорить про фундаментальные исследования, они должны быть совершенно свободны и открыты для познания природы в совершенно любом направлении. Во-первых, потому что научную мысль трудно остановить, во-вторых, очень непросто предсказать, где завтра будет прорыв. Приведу всего лишь один пример: известный всем wi-fi был разработан в свое время австралийскими инженерами во время поиска черных дыр в Нидерландах на радиотелескопе…
фото: Геннадий Черкасов
Юрий Ковалев.
— Вы как астрофизик довольны вниманием государства к вашей теме?
— В нашей стране физика имеет особое внимание и особое финансирование. Это же обороноспособность и космос. Вот почему наш проект наземно-космического интерферометра Радиастрон является успешным, в немалой степени и благодаря громадному заделу еще со времен Советского Союза. Проект, кстати, очень интересен и нынешней космической корпорации».
фото: Геннадий Черкасов
Надежда Браже — старший научный сотрудник биологического факультета МГУ, лауреат премии Лореаль-ЮНЕСКО. Совместно с коллегами Надежда впервые разработала и запатентовала методику высокочувствительного метода исследования митохондрий.
фото: Геннадий Черкасов
Алексей Башарин — один из самых перспективных ученых НИТУ «МИСиС». Участвовал в открытии анаполя — неизлучающего источника, электромагнитные поля которого сохраняются в нем самом и не излучаются в окружающее пространство.
фото: Геннадий Черкасов
Константин Юшков — ведущий научный сотрудник НИТУ «МИСиС». В октябре 2016-го ему была присуждена премия Правительства России в области науки и техники для молодых ученых за создание комплекса акустооптического управления для мощной лазерной установки термоядерного синтеза нового поколения.
Итак, силы и потенциал, как видим, у наших ученых еще есть, даже несмотря на сокрушающее действие реформы РАН, объявленной в 2013 году, о которой «МК» писал не раз.
— А может, есть в ней и плюсы? — задали журналисты под занавес вопрос нашим экспертам.
— Плюсы? Реформа нанесла очень сильный удар по академии, прежде всего объединив три самостоятельные академии в одну, — сказал Аскольд Иванчик. — Общий академический уровень от этого сразу просел, потому как средний уровень сельскохозяйственной и медицинской академий был гораздо ниже уровня Большой Академии. Она занималась в основном фундаментальными исследованиями, а две примкнувшие — прикладными, отчего центр тяжести у нас сильно сдвинулся теперь в прикладную сторону, появился сильный дисбаланс между отделениями, и нас в шутку многие называют академией сельскохозяйственных, медицинских и прочих наук. Если что и есть положительного в реформе, то это лишь мощный резонанс в обществе, ею вызванный, и привлечение всеобщего внимания к науке. Но не думаю, что именно к этому стремились изначально реформаторы.
